– Только с тобой ему было хорошо, – предположил Гарретт.
– Возможно. Но с каждым днем наше общение сходило на нет. Мы стали видеться все реже. Потом он узнал, что я встречаюсь с одноклассником. Я не хотела ему говорить, потому что он ревновал меня даже к моей родной семье. Считал, что любую свободную минуту я должна проводить с ним.
Это были самые тяжелые месяцы в жизни Тори. Даже после смерти Шона она не переживала так сильно. Она не могла видеть страдания близких людей, не понимала, почему они не делятся причиной своих страданий. Она стала встречаться с тем парнем из класса, просто чтобы отвлечься. Проводить все время с подавленным, закрытым Шоном было выше ее сил.
Когда Шон покончил с собой, чувство вины долго бередило ей душу. До начала учебы в университете она не могла ни с кем встречаться.
– Тебе было больно? – спросил Гарретт.
Вновь раскаяние в его голосе. Второй раз он дал волю чувствам, и она была тому причиной.
– Не физически. Узнав, что у меня есть парень, Шон пришел в ярость. Он любил меня. Вначале я и впрямь думала, что мы созданы друг для друга. Но потом… Он обвинил меня в измене, в предательстве. И ведь я действительно предала его. Так же как все остальные его предали. Всем было наплевать на него. Никто его не понимал.
Прошло столько времени, но обвинения Шона так же жгли душу.
– Я пыталась объяснить, что тоже любила его, но как брата. Говорила, что всегда буду ему верным другом. Но он не хотел слушать. После того дня он оборвал общение со мной. Я звонила ему, писала. Как-то пришла к ним в дом. Его мама сказала, что Шон совсем замкнулся в себе и не разговаривает ни с ней, ни с кем бы то ни было еще.
– И потом он покончил с собой, – закончил за нее Гарретт. Он видел, как тяжело ей даются слова.
– Да. Я поговорила с ним еще один раз. Он был так мрачен. Я повторила все, что говорила в тот день. Сказала, что скучаю по нему. Он ответил, что тоже скучал, но что ему будет трудно жить с мыслью, что я не люблю его так, как он любит меня. Через два дня мне позвонила его мама. В предсмертной записке он написал, что будет любить меня вечно.
– Сволочь. – Гарретт вскочил на ноги.
– Гарретт!
– Прости, – извинился он машинально, не чувствуя ни капли раскаяния. Он выдвинул ящик с одеждой, вытащил джинсы и футболку. – Но похоже, твой дружок был законченным эгоистом, который плевать хотел на чувства других. Только трус мог обвинить тебя во всех своих бедах. Что ж, парень нашел самый простой выход.
Гарретт сбросил на пол полотенце и принялся одеваться.
– Почему это тебя так злит?
– Потому что он повел себя как скотина, а теперь ты ассоциируешь меня с ним. Не самое лестное сравнение.
Конечно, Гарретт правильно понял суть этой грустной истории. Он и сам знал, что между ним и несчастным Шоном много общего.
– Поэтому я не хотела поднимать эту тему.
– Ты совсем меня не знаешь, если думаешь, что я способен на самоубийство.
– Гарретт, я так не думаю. Честное слово. Но поначалу я правда боялась за тебя. – Она встала с кровати, прижимая к груди одежду. – Лишать себя жизни – это так мерзко. Людям, которые тебя любят, приходится с этим жить. Прости, если обидела тебя.
Он пристально посмотрел ей в глаза, затем отвернулся и запустил руки себе в волосы.
– Я не такой слабак.
– Я знаю.
Тори устала держать свое платье. Она знала, что уедет отсюда, как только эта грустная беседа подойдет к концу. Бросив на кровать полотенце, она принялась спешно одеваться. В какой-то момент Гарретт повернулся. Румянец залил щеки Тори. Как глупо. Не обращая внимания на странную реакцию, она надела через голову платье.
– Но если ты не думала, что я покончу с жизнью, – процедил Гарретт сквозь стиснутые зубы, – то в чем проблема?
– Несколько раз ты смотрел на меня, как когда-то Шон. Взглядом уязвленного мужчины, готового отомстить всем ценой собственной жизни. – Она отвела глаза от его обвиняющего взгляда и поправила юбку на бедрах. – Я понимаю, что это лишь защитный механизм. Уйти из ситуации, пока она не причинила тебе страданий.
– Значит, жизнь задала нам с Шоном один и тот же урок. Когда судьба бьет тебе между ног, не сдавайся, а ищи способ спасти свою шкуру.
– Примерно так. – Как же все это печально и грустно. Тори хотела подойти к нему, но Гарретт отстранился. Она остановилась и откашлялась. Откуда взялась эта мокрота в горле? – Но проблема в том, что, когда человек не дает выход эмоциям, он закрывает в себе всю свою боль. И счастье, которое он инстинктивно ищет, проходит мимо него.
– Психологическая чушь, – отрезал Гарретт. – Сто раз я это слышал. И слушать еще раз не хочу.
Тори пожала плечами:
– И поэтому нам так сложно лишний раз улыбнуться. – Она хотела сделать вид, что ей все равно.
Но на самом деле сердце внутри рвалось на части. – Ты всегда такой темный и мрачный. Отрицаешь свое одиночество, прячешь чувства от других.
– Не приписывай мне замкнутость. Я люблю жизнь и люблю веселье. Я люблю людей, делиться с ними своими победами, триумфом. – Тори осмотрела комнату в поисках туфель и сумочки. Безрезультатно. Наверное, остались возле камина. – Но я не привык нагружать своими переживаниями других. Делиться проблемами со своей женщиной дорогого стоит. Может впоследствии обернуться против тебя.
Тори сглотнула подступающие слезы.
– Я знаю, ты не ушел бы из жизни добровольно. Но так же я думала и про Шона. Пока человек вынашивает боль внутри, вместо того чтобы бороться с ней, риск очень велик. – Ее сердце колотилось в груди. Казалось, будто чья-то жесткая рука сжимала его изнутри, пытаясь остановить стук. Тори ринулась к двери. Хватит. Пришло время поставить точку. – Потеряв его, я оказалась на грани помешательства. Если бы я потеряла тебя, моя жизнь бы остановилась.